Художник, скульптор, один из ключевых представителей соц-арта. Родился в Тверской области, в 1951 году переехал в Москву. В 1956−1961 годах вместе с Александром Косолаповым, Виталием Комаром и Евгением Барабановым учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств СССР. В это время знакомится с творчеством Михаила Рогинского, художника, часто причисляемого к направлению поп-арта: «Я знал уже в 1960-х годах, что он великий художник. Единственный, кто на меня повлиял вообще… Когда я сделал первые вещи в фольклорном духе, надо мной все смеялись, а он одобрил», — говорил Соков. В 1961 году поступил в Московское высшее художественно-промышленное училище им. Строганова на отделение монументально-декоративной пластики. После окончания института работал как скульптор-анималист. «Когда окончил Строгановку, чтобы не пачкаться Лениным, стал анималистом. Пошел работать на скульптурный комбинат и стал лепить козлов. Типовых. Их размножали и ставили на детские площадки в парках. Меня все уважали. Это давало свободу», — вспоминал художник. В 1965 году обратился к скульптуре народов северной Сибири, в частности, к культу медведя и стал активно использовать этот образ в своих последующих работах. С 1966 по 1969 год работал в одной мастерской с Александром Косолаповым и Борисом Орловым. Уже в начале 1970-х находит собственный стиль и начинает использовать почти необработанное, грубо высеченное дерево как один из основных медиумов. В 1979 году эмигрировал в Нью-Йорк: «Я хотел делать мои работы так, как считал нужным». В 2012 году в Москве прошла крупная ретроспективная выставка художника в
Музее современного искусства, а в 2016 — в
Государственной Третьяковской галерее.
Используя брутальность пластических форм, грубую, почти необработанную поверхность дерева и визуальные коды народной культуры, от игрушек до лубка, Леонид Соков создает символико-аллегорическую систему, иронично переплетающую между собой национальную культуру, советскую мифологию и образы западного искусства. Живопись, объекты, «приборы» и коллажи проникнуты блеском неиссякаемого жизнелюбия и ярмарочного, низового языка — анекдотами, матом, парафразами поговорок. При таком подходе даже самые закостенелые советские мифы теряют свой пафос и дискредитируют сами себя, подобно тому, как благодаря кулуарному высмеиванию позднесоветской системы управления постепенно снижалось чувство страха и благоговения перед ней.